В это же время в городе, где он жил, начинают пропадать люди. Нанятые городской ратушей следователи не смогли обнаружить никакой связи между пропавшими и первое время не могли найти никаких улик. Дело затянулось на несколько лет, число пропавших шло на сотни, пока не выяснилась странная закономерность. Пропавшие были связаны лишь одним — все они были посетителями кузницы Ганса Батье.

В сопровождении городской стражи следователи обыскали кузницу, но, ничего не найдя, отправились и в его загородный дом. Ганс тогда отсутствовал по делам в соседнем баронстве, и следователи смогли полностью и тщательно обыскать его жилище. Там среди множества невероятного качества изделий из привычных материалов они обнаружили и сотни «странных образцов». Далее по списку: 53 шлема, 71 копьё, 24 полных комплекта латных доспехов, 13 хаубержонов, 103 набора столовой утвари, 89 разной формы мечей и сабель.

Изделия выделялись красноватым, бежевым или белым оттенком всех составных частей, некоторые были мягкие и гибкие, также порой двигались, «будто живые», иногда издавали хлюпающие и булькающие звуки. За неимением весомых доказательств с Ганса сняли все подозрения и обвинения. Дело было закрыто по истечении срока давности.

Позже Ганс Батье был тайно доставлен под озёрный город для дальнейших исследований»

«Состояние Ганса — невменяемый. Признал, что использовал плоть и кровь людей для создания выше указанного списка изделий. По его словам, пытался понять, как устроены люди, возможно ли их «перековать» в нечто более хорошего качества. Вины в содеянном не видит. Следует ограничить подвижность, чтобы устранить возможность использования дара»

Его комната была полностью пуста, в стены, пол и потолок были вбиты крупные кольца, за которые крепились толстые тяжёлые цепи. Значительно постаревший Ганс был скован по рукам и ногам, голова закрыта железным шлемом без прорезей, передние конечности обрезаны почти по запястья, осталась лишь нужная часть, чтобы цепи удобно крепились. Одежды на нём не было, кожа в некоторых местах накрепко приросла к железу. Под ним в полу была прорыта глубокая дыра, из которой изрядно смердело…

Глава 18 Кем же быть?

Даже самая гневная и безумная тварь, если она беззубая и дрожащая, не осмелиться даже огрызнутся, будет тихо сидеть, осыпая всех и каждого проклятиями. Дай ей вилы, она убьёт двоих или троих, а после сдуется, её забьют и вынесут посмертный приговор. Дай ей возможность изо рта огнём плеваться, тут счёт пойдет уж на десятки, но и такую рано или поздно изловят и покарают. Будет тварь нечеловечески быстра, сильна, владеть клинком искусно, счёт пойдет на сотни. Дай магию посильнее — тысячи, ещё — десятки тысяч, ещё — и сотни тысяч, ещё, ещё, ещё, ещё — исчезнет раса, а дай ещё — и станет она править миром…

Всё познаётся в учении — правду говорят. Научишься махать мечом — познаешь боль, обучишься охоте — ценность жизни, художеству — терпению. Бедняк знает ценность крошке, мещанин и крестьянин — труду, аристократ — манерам и знаньям. И всё это пронизывает опыт, встречи и ученье. Порой они могут исправить даже самую озлобленную тварь. Но что же будет, если вырезать весь этот долгий путь, который человека человеком делает?

Безумный кузнец, что делал топоры и ложки из людей. Флагеллант, что, следуя за даром, истязал себя, получая взамен силу, он слепо следовал за божьей благодатью и умер в муках сладостных. Девчушка-некромант, которой не терпелось овладеть искусством мёртвых, дар ласково ей подсказал, она же лишь послушалась… А как вам рыцарь истинный? Принёс он клятву господину, да вот защитить не смог, а после десять лет скитался он по землям, и за спиной его был очень уж увесистый багаж, замотанный в тряпки белые. И все те десять лет родня и не подозревала, что в семейном склепе не хватает одного тела. Талантливый писатель? Написал шедевр, что даже сложно было оценить. И тому была причина — всякий, кто лишь раз прочтёт, уже не понимал, где была реальность, а где рассказ. Писателя постигла та же участь, так и проживает свои дни в забытье…

Я мог бы продолжать и дальше, ряды комнат за стальными дверями тянулись на многие километры, тысячи и тысячи свитков еще остались непрочитанными. А это были только те, кто еще жив… И сколько же их было до? С момента появления даров сколько?

И что она хотела мне этим показать? Причина убить «бога»? Хах! Единственное желание — разнести нахрен всё это подземелье вместе с городом! И если Марика уже успокоилась, то вот я действительно сейчас готов тут и камня на камне не оставить, а сил уж хватит… Хотелось бы сдержаться, не наломать дров, пока не получу ответы, но поздновато уже — рука сама дернулась, и по коридорам прошёлся грохот, стена покрылась трещинами, посыпалась крошка, а взбесившаяся мана опалила двери, сталь краснела и текла, опадая раскалёнными каплями на землю, и повсюду лес из черного металла, кривые коряги исполосовали всё вокруг, оставив глубокие борозды на всех поверхностях.

Дубовая дверь в конце коридора со скрипом и треском вылетела из петель, две пары не слишком удивленных глаз уставились на меня, но остановиться уже было трудно. Пространство гнулось и искрилось от переполняющей его бушующей маны, полки дрожали, стопки бумаги разлетались по полу, сервиз звенел.

— Нахрена это всё? — спросил я тихо, еле сдерживая злобу. — Устроили тут представление уродов! Глумиться вздумали?! А не смей даже слова сказать про жалость. Если жалко, надо было давно прикончить и остановить страдания. Хочешь, я сделаю?

— Остуди свой пыл, дитя. Ты даже не ведаешь о том, насколько дорог мне ваш род людской! Остановить страдания, говоришь?! Жизнь — это величайшая ценность! Кем бы я стала, если б отобрала её?

— «Кем бы стала?», лицемерная ты мразь. — прошипел я сквозь зубы. — Не хочешь ручки марать? Нашла себе на старости лет забаву за людишками наблюдать?! Ещё и с Духом Маны спелась, чтобы я за вас все проблемы решил?!

— ТЫ ЗАБЛУЖДАЕШЬСЯ, МАЛЕЦ!

— Закрой свои гнилые рты, червяк! Хотели плача? Так я им стану. Только головы потом собирать не мне. И уж постарайтесь, чтоб и ваших там не оказалось.

— Что ты вздумал, дитя! — гневно выкрикнула Лакус Аква, глаза её тут же расширились, и она поспешно растворилась в воздухе. Опоздай она хоть на мгновение, и её тело по кусочкам свисало бы с сотен и тысяч кривых